Сегодня познакомилась в инете с автором этой книги,он разрешил скачать и почитать его книгу,где есть интервью с Аллой Пугачевой
Галяс А. В. И «Звезда» — «Звездою» говорит или "30 «звезд» под одной обложкой" Одесса: Издательство Бартенева, 2011. 416 с.

«Я не собираюсь сооружать себе пьедестал»
ПУГАЧЕВА Алла Борисовна (род. 1949 г.) — одна из самых знаменитых певиц русскоязычной эстрады. Народная артистка СССР, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Почетный гражданин Махачкалы, имеет ордена России, Армении и Азербайджана. Лауреат всесоюзных и международных конкурсов эстрадного искусства. Многократный обладатель национальной музыкальной премией «Овация» Создала «Театр песни Аллы Пугачевой» и проект «Рождественские встречи». В честь певицы в Финляндии было построено судно «Алла». Продюсирует молодых авторов и исполнителей.
Много ли мы знаем об Алле Пугачевой? Странный вопрос. Ведь ни одна из многочисленных «звезд» отечественной эстрады не открывала себя с такой щедростью и откровенностью. О чем только не рассказывала певица в многочисленных интервью: о перипетиях собственной биографии и об обстоятельствах рождения той или иной песни, о своем творческом кредо и гастрономических вкусах, о слабостях и предубеждениях, о поклонниках и недругах… Она пошла еще дальше, сделав некоторые события личной жизни темой своих песен.
Но — странная вещь: несмотря на такую сверхщедрость в открытии тайн души и жизни, можем ли мы с уверенностью сказать, какая она, Алла Пугачева? Даже сейчас, после появления нескольких книг и многих тысяч статей о певице, ответить на этот вопрос совсем непросто. Что же говорить о 1988 годе, когда у нас с Александром Милкусом возникла возможность пообщаться с главной «звездой» тогдашней эстрады? У нас были скромное намерение помочь себе и читателям приблизиться к пониманию того, что являет собой Алла Пугачева в период, который не без оснований считается для нее одним из переломных. Насколько нам это удалось, судить читателям — уже из совсем другого времени.
— Алла Борисовна, вашу биографию рассказывали десятки раз и вы сами, и корреспонденты, но все же, некоторые моменты вашей творческой судьбы кажутся загадочными. Свою первую песню вы, как известно, спели еще шестнадцатилетней девушкой: «Робот, ты же был человеком…». В середине шестидесятых она была достаточно популярной. Потом прозвучала еще одна песня: «Как бы мне влюбиться?» А вот какой была третья песня?
— «Вы слыхали, как поют дрозды…»
— Вот видите, а мы и не знали… Хотя сути дела это не меняет.
Итак, совсем юная девушка, собственно говоря, еще и не певица, исполняет три песни, которые становятся широкоизвестными, и вдруг отказывается от карьеры, которая так блестяще начинается, прекращает записываться на радио, вместо этого начинает учиться, работает несколько лет в провинции, и только потом, почти через десять лет после дебюта, загорается «звездой» на эстрадном небосклоне. Невероятно! Как у вас хватило силы воли, в конце концов, уверенности в собственном будущем, чтобы отказаться от заманчивой перспективы ради достаточно призрачного будущего?
— Что вы! Откуда у семнадцатилетней девушки может быть дар провидения? Отказаться просто так от работы на радио, записей на телевидении?! Это не моя заслуга. Просто мне повезло встретить людей по-настоящему умных и дальновидных Я имею в виду популярных сейчас писателей Дмитрия Иванова и Владимира Трифонова, которые работали редакторами радиостанции «Юность».
— То, что ты сейчас делаешь, только иллюстрация к песне. То, что эти песни нравятся людям, не твоя заслуга. Люди помнят песню, но о тебе никогда по-настоящему не узнают. Потому что в том, что ты сегодня поешь, совсем не чувствуется твоя душа, твоя личность. Между тем, потенциал более глубокой исполнительницы в тебе есть. Но для того, чтобы его реализовать,
тебе надо найти себя, свой путь, свои песни.
К счастью, я их послушалась. Хотя было тяжело видеть, как песни, которые должна была петь я (благодаря им, кстати, обрел популярность Владимир Шаинский), композиторы отдают другим исполнителям. Но я поняла, что нужно учиться. Поступила в музыкальное училище, а в свободное от учебы время продолжала сотрудничество с радиостанцией «Юность». Работала в выездных концертных бригадах, побывала во многих местах страны: на Ингурской ГЭС, в Западной Сибири. Я все время находилась среди людей намного старше по возрасту, читала Кафку, Платонова, знала Северянина, Цветаеву, и тянуло меня к сверхъестественным страстям, взрослым чувствам. И песни исполняла соответствующие: все больше о тяжелой женской судьбе, о неразделенной любви. Наверно, это было смешно: маленькая, тоненькая, кудрявая девчонка поет о женской трагедии. И вот тут я получила письмо от жены известного геолога Эрвье, которое храню до сих пор. Эта умная женщина написала: «Зачем тебе эти трагедии тридцатилетних, о которых ты можешь знать только из книг и чужих слов? Тебе же восемнадцать: “ликуй и вершись”. Придет время — споешь и о трагедийном».
Еще мне очень помогла тележурналистка Кира Прошутинская (как видите, мне везет на добрых и умных людей). Она начала меня приобщать к молодежному студенческому сообществу. Вместе с ней мы бывали на университетских вечерах, капустниках, представлениях театра миниатюр. Откровенно говоря, сначала я была шокирована: все вокруг веселятся, а мне совсем не смешно. Я же тогда была влюблена в картины Петрова-Водкина, прекрасно знала Вертинского, а здесь — «хохмы»! Но — еще раз спасибо Кире — общение с ровесниками очень помогло мне. Главное — я поняла, что такое юность. Это может показаться странным, ведь мне тогда было слишком мало лет, откуда такая взрослость? Но если быть откровенной, у меня не было жизнерадостного, беззаботного детства. Потому что когда мои одноклассники после уроков шли играть в лапту, «казаки-разбойники», «дочки-матери», я брала нотную тетрадь и отправлялась в музыкальную школу. И только поздно вечером, когда ровесники давно уже видели третьи сны, бабушка выводила меня на улицу — «подышать воздухом». Не лучшей была моя жизнь и летом, хотя мы регулярно выезжали на дачу. Когда мои знакомые, товарищи купались, загорали, гоняли мяч, я должна была «оттарабанивать» очередной урок на пианино. Любила ли я музыку? Странный вопрос! Я ненавидела ее, как ненавидят злейшего врага! Но против воли родителей, конечно же, была бессильна. Боже правый, как хотелось мне почувствовать себя «королевой» танцплощадки (большая же была девушка, четырнадцатый шел), ловить на себе восторженные взгляды парней (особенно тех, кто мне нравился). Но у меня в лучшем случае была возможность дождаться, когда какой-то парень пригласит меня на танго (тогда была очень модной мелодия «Маленький цветок»), станцевать несколько «па», но появлялась бабушка, Александра Кондратьевна (царство ей небесное!), и приказывала: «Алла, домой!» И я послушно плелась на муки. Ослушаться не могла: таким было воспитание.
— Судя по, так сказать, конечному результату, воспитание оказалось не самым плохим. Интересно, какие песни вам нравились в детстве?
— Я уже сказала, что росла «домашним» ребенком. Дома было много пластинок Шульженко, Утесова. Когда взрослые оставляли меня одну, я подходила к зеркалу и пела, представляя себя «звездой» эстрады. Выходило что-то на восточный лад: «Красную розочку я тебе дарью…»
— Вы вспомнили Утесова… В своем последнем интервью он достаточно тепло о вас отзывался.
— Леонид Осипович далеко не всегда говорил обо мне одобрительно. Но я никогда не обижалась.
Дело в том, что отношение людей ко мне нередко зависит от того, где они видят мои выступления. Если только по телевидению, они получают обо мне одно представление, если приходят на концерт — совсем другое. К тому же, я никогда не остаюсь одинаковой. Например, три года назад я сделала программу «Пришла и говорю». Это был трагедийный спектакль с некоторыми сценическими эффектами — световыми, цветовыми. А сейчас — совсем другая, более развлекательная.
Кстати, я никогда не стыдилась признаться, что последние два года находилась в состоянии творческого кризиса. Так и говорила прессе: товарищи, у меня сейчас кризис. Хотя это значило: я в поиске. Время так называемого «кризиса» не прошло для меня даром. Я много общалась с молодыми людьми, если находила в них какую-то «искру Божью». Это Игорь Николаев, Владимир Кузьмин. Познакомилась с группами «Браво», «Кино», нередко бывала в ленинградском рок-клубе. Присматривалась, пыталась понять, что сегодня интересует молодежь, чем она живет, что может привлечь ее внимание. Некоторые с иронией говорят: «У Пугачевой сейчас “молодежный период”». Не вижу в этом ничего плохого: да, молодежный! Только сейчас я, в некоторой степени, компенсирую то, чего была лишена в детстве.
И еще одна важная особенность программы, с которой я приехала в Одессу: она называется «Молодые — молодым» (речь, конечно, идет не о возрасте). Много лет я только отдавала свою энергию залу, зрителям. Сегодня я, наконец-то, начинаю получать отдачу, копить энергию, которая идет уже от зрителей. Поэтому мне так важно, чтобы люди чувствовали себя на моих выступлениях свободно, раскованно, естественно, чтобы у них была возможность подойти ближе, потанцевать перед сценой. Некоторым это не нравится. Особенно возмущаются зрители первых рядов. Их, конечно, можно понять, ведь я уверена, что абсолютное большинство таких людей пришли на концерт, чтобы себя показать, свои новые платья или количество наград. Не имею ничего против красивой одежды или заслуженных наград, но, товарищи, не забывайте, что это вы пришли смотреть на меня, а не я на вас.
Чего только не услышишь от таких людей! Иногда приходят за сцену состоятельные люди и начинают визжать:
— Немедленно уберите ее со сцены!
А я им говорю спокойно:
— Но я же еще не выходила…
Они смотрят удивленно, и я вдруг понимаю, что они меня просто не узнают. Я же в их представлении должна быть такой себе «матроной»: высокой, монументальной, с длинными волосами, к тому же петь что-то наподобие «Старинные часы еще иду‑у‑т…»
Но вот самый храбрый переходит в наступление:
— Вы мне так нравились десять лет назад!!!
Милые мои, почему я должна оставаться такой, как десять лет назад?! Я еще совсем не собираюсь сооружать себе пьедестал и почивать на нем.
Хотя, бывает и хуже. Вот недавно уважаемый человек, наверно, военный в отставке, кричал мне, захлебываясь от гнева:
— Я тебе морду набью!
Я смеюсь : Вот вы так говорите, а потом будете утверждать, что это я вам угрожала.
А он, совсем не понимая иронии, вполне серьезно утверждает:
— А я специально письмо напишу в соответствующие инстанции, что это меня хотели побить!
Ну что можно сказать после таких случаев?
Только одно: товарищи, милые, когда же мы, наконец, научимся вести себя прилично?! Не нравится тебе концерт, уйди с него, дай посмотреть другим, тем более, не устраивай скандал за кулисами. Такое поведение — махровый снобизм, нет, неправильно, это просто, извините за выражение, супержлобизм.
— Кстати, в Зеленом театре, где вы тоже выступали, условия совсем другие: там публику приглашают как бы потанцевать, принять непосредственное участие в программе. Наверно, это вам нравится?
— Безусловно. Во всем мире давно продают на подобные шоу-программы билеты без нумерации мест. Хочешь смотри концерт сидя, хочешь — танцуй на здоровье.
Понятно, что делать подобные программы очень тяжело: тут нужна особенная драматургия, особенная режиссура. Несложно представить, что некоторых наших певцов такая форма проведения концерта просто пугает. Они готовы будут полтора часа рассаживать публику. А я считаю, что не имею права делать замечания зрителям, тем более, указывать им, как они должны себя вести. Поэтому у меня иногда случаются конфликты с невоспитанными стражами порядка. Типичная ситуация: я пою, люди хотят приблизиться к сцене, а милиционеры их держат. Конечно же, поднимается шум. Никто уже не обращает внимания на сцену, всех интересует ход событий перед сценой. Можно ли работать в таких условиях? Вот я и говорю охранникам:
— Не поднимайте лишнего шума, пустите людей туда, куда они хотят!
Тогда милиционеры начинают ходить перед сценой, смотрят, что делается в зале. А по неписанным законам сцены ни один актер не в состоянии переиграть человека, который просто крутится перед глазами у всех. Поэтому мне иногда приходится прибегать к решительным действиям: останавливать концерт.
И вот что интересно: никто потом не хочет понимать, что поступила я так, потому что мешали мне, не давали возможности работать так, чтобы публика получала удовольствие. Однажды в Одессе я остановила концерт. А на следующий день мне сорока на хвосте принесла, как будто я крикнула: «Менты, пошли вон!» Ну что можно сказать о таком?! Наверно, кто-то очень хочет превратить мою репутацию нормального человека в что-то такое, что нельзя даже близко подпускать к людям, не говоря уже о выходе на сцену…
— Вы вспомнили о слухах. Иногда кажется, будто они родились еще до того, как вы вышли на сцену. Недавно одному из нас рассказали, будто вы позвонили в редакцию ТАСС, которая составляет «Музыкальный Олимп», то есть «парад популярности» мелодий и исполнителей и учинили скандал, почему это не вы оказались на первом месте среди исполнителей…
— Люди, которые хорошо меня знают, подтвердят, что такого просто не могло быть. На самом же деле, ко мне на концерт как-то пришли представители редакции ТАСС. Я с ними, конечно, разговаривала достаточно жестко. Я им сказала:
— Считаю, что своего Олимпа еще не достигла!
Они начали настаивать, чтобы я принимала участие в записи в записи концерта для «Музыкального Олимпа» ТАСС. Доказывают мне:
— У нас работают все звезды!
Я разозлилась и отвечаю:— А я — суперзвезда!
У меня просто нет времени считать, кто на какое место вышел. Надо работать. К сожалению, сплошь и рядом приходиться слышать, как самозванки, пользуясь моей фамилией, приходят в магазины, учреждения, некоторые заведения… Что я могу сделать? Могу только посоветовать тем, к кому придет «Алла Пугачева»: попросите ее показать паспорт.
— Алла Борисовна, а как вы относитесь к тем, для кого информация — это профессия, то есть, к журналистам?
— Если честно, то плохо. Даже очень плохо. И именно из-за того, что очень часто именно журналисты снабжают публику неверной информацией.
Вот сейчас я веду настоящую войну с одной молодой журналисткой (не понимаю только, каким образом она ею стала). Раньше эта девушка считалась моей «фанаткой», часами стояла у подъезда, и вдруг решила во что бы то ни стало что-то обо мне написать. Я не сразу это заметила: когда много работаешь, не очень внимательно присматриваешься, кто бывает в твоем доме. Но вот она приносит мне на подпись какой-то материал. Читаю, а там — ни одного слова правды. Я, конечно, ей отказала. Так она начала искать «подходы» к тем моим друзьям, кто любит общение с прессой. И уже даже угрожает: я вам такое устрою!
Журналист — профессия тонкая, что-то наподобие врача. Ведь вы имеете право бередить такие раны… Важно только знать: для чего? С какой целью? Потому что иногда приходит человек и просит: расскажите о своем творческом пути.
Я такому горе-репортеру сразу говорю:
— До свидания! Неужели вы его еще наизусть не выучили?!
Но потом появляются творческие портреты:
«Сидим мы вместе с Пугачевой, курим…»
— Но, подписывая материалы, с которыми вы не согласны, не даете ли вы почву новым сплетням? Помним, когда-то в «Ровеснике» был напечатан о вас очерк, который начинался что-то типа: «Навстречу мне вышла большая рыжая кошка. Она села на диван, поджала ноги и сказала: “А теперь давайте разговаривать…”» Неужели вы подписали и такой, просто неучтивый материал?
— Этого материала я как раз не видела…
— Но, если бы прочли, согласились бы, чтоб его опубликовали?
— В зависимости от настроения… Я иногда люблю «играть» с корреспондентами. Я когда-нибудь книжку напишу: «Моя жизнь с корреспондентами».
Но, если разговор вести серьезно, то журналистов — настоящих профессионалов в своем деле — я уважаю. С таким легко и приятно разговаривать. К тому же, газетчики, раскалывая читателей на два лагеря, помогают лучше понять, кто  твой друг, а кто — наоборот. А мне сейчас особенно нужно знать, какие люди приходят на мои концерты.
— То есть, вы чувствуете некоторые изменения в составе публики, даже в самом характере симпатий и антипатий. Тогда позвольте задать такой вопрос. Представьте себе гипотетичную ситуацию: вам сегодня нужно уйти с эстрады. Какие песни останутся после вас? Потому что когда мы говорим «Песни Бернеса», вспоминаем, в первую очередь, «Журавлей», имя Трошина ассоциируется, прежде всего, с «Подмосковными вечерами». Даже такой, прямо скажем, невеликий певец, как Лев Лещенко, вошел в историю «Днем Победы». А вот у Аллы Пугачевой трудно найти такую социально значимую песню.
— Для меня не так важна какая-то конкретная песня, как образ, характер, «имидж» Пугачевой. Песни — моя биография.
Я — не одноплановая певица, которая всю жизнь «тянет» за собой «устойчивую творческую тему», не учитывая, какой на дворе век. Для меня чрезвычайно важно почувствовать время, в котором я живу. Поэтому и песни мои в каждый отдельный период были разными. Был «Арлекино», были песни «зацепинского» периода, «периода Паулса», того периода, когда я сама активно работала как композитор. Они и останутся. А еще, может, останется тембр. Уже сейчас говорят: «Хуже, чем Пугачева, лучше, чем Пугачева».
— Вам не кажется странным: вы, человек, который постоянно утверждает на эстраде личность, динамику, индивидуальность, стали, если не олицетворением, то, по крайней мере, главной фигурой нашей эстрады так называемых «застойных времен»?
— А вы как считаете: это хорошо или плохо?
— Наших читателей интересует ваша точка зрения…
— А моя — такая: тому, кто в это время сумел ярко вспыхнуть — в любом деле — надо давать Золотую Звезду Героя.
Сколько приходилось выдерживать?! Когда вышел фильм «Пришла и говорю», первой претензией было: «А где же здесь работа? Где пот, кровь, слезы?» Я говорю в ответ: «Зачем это играть? Почему когда на мне — свет юпитеров, я должна делать вид, что мне тяжело?! Я должна улыбаться! Ведь я — актриса!»
А как было сложно решить даже малейший вопрос! Вот и приходится иногда делать из себя такую себе мегеру и нападать. Потому что иначе не сдвинуть было дело с «мертвой точки».
Период застоя… Боже правый, сколько таких периодов уже было в моей жизни! И при Хрущеве я уже что-то делала, и при Брежневе…
Откровенно говоря, мне было сложнее, чем другим.
Потому что я ни за что не хотела «подпольной» славы, которая была, например, у некоторых рок-групп. Что бы ни случалось, я говорила себе: «Я — не запрещенная!» Западные корреспонденты иногда меня спрашивают, какое у меня признание — официальное или неофициальное. Я всегда отвечаю: «У меня — признание народа!» Народ в любой период остается На‑ро‑дом! Я прекрасно помнила одну фразу: «Если у нас в те времена и была свобода, то только тогда, когда мы смотрели на Пугачеву»…
— Тогда, как вы должны чувствовать себя сегодня? Вам, человеку, который всегда делал то, что считал необходимым, вам лично — нужна перестройка?
— Знаете, то, что сейчас называют перестройкой психологии, я понимала всегда. Вот зазывают людей работать по-новому, с полной отдачей относиться к своему делу… Да разве же я работала когда-то иначе?!
— Понятно, что спрашивать вас о свободном времени — наивно. И все-таки… Сейчас печатают немало интересных литературных произведений. Следите ли вы за периодикой? Есть ли у нас надежда, что в вашем репертуаре появятся песни на стихи Ходасевича, Гумилева, Набокова, как в свое время вы пели Мандельштама?
— А сколько мне пришлось выдержать из-за этого Мандельштама?! Когда я записывала на пластинке песню на стихи «Еврейский музыкант», то меня заставили назвать песню просто «Музыкант» А пропеть «Я больше не ревную, но я тебя хочу»… За это «хочу» мне такое делали!
Поэтому мне смешно было смотреть, когда какие-то мальчики и девочки из ленинградской студии «Взгляд» обвиняли меня, будто я испортила стихи Мандельштама. Выходил мальчик и читал, как они звучат у автора: «Петербург, я еще не хочу умирать…». Потом вышла девушка и, будто бы копируя меня, начала демонстрировать мое невежество, потому что я выпустила в тексте одно слово, «Петербург» заменила на «Ленинград». Смертельное обвинение! Но вот что интересно: то, что делала эта девушка, пародируя меня, было намного интереснее серьезности мальчика. Да, я спела эту песню, изменив название и посвятив ее памяти преждевременно умершей ленинградской певицы Лидии Клемент. Сделала это специально, чтобы не успели разобраться и запретить. Сейчас легко критиковать, искать ошибки, говорить: «А мы сделали бы совсем по-другому». Нет, мои дорогие, вы попробуйте по-своему! И ошибитесь по-своему!
— Все это интересно, но вы уходите от ответа. Мы спрашивали о высокой поэзии, какой сейчас, по нашему мнению, так не хватает в вашем репертуаре.
— В свое время я спела немало песен на стихи выдающихся поэтов. А потом почувствовала, что меня «заносит» в какую-то ненадежную сторону.
Понимаете, каждый настоящий артист в основе своей имеет трагедию. И эта трагичность, эта боль в стихах нам в первую очередь и интересна. Но невозможно постоянно петь только о трагедиях! Для таких песен нужно делать специальную программу. Возможно, так оно когда-то и будет, и появится в моем репертуаре Гумилев, даже Фет, у которого я нашла три стиха, из которых можно сделать прекрасные современные песни. Но, повторяю, для таких произведений нужна специальная программа, что-то наподобие музыкального театрального представления.
— Уже несколько лет мы слышим о Театре песни, который вы вроде бы создали и художественным руководителем которого стали. Интересно, как складывается его судьба?
— Четыре года назад мы широко оповестили о намерении создать Театр песни. К сожалению, оказалось, что много людей к этому просто не готовы.
Что считается до сих пор: театр — это представление с сюжетом, характерами и т. д. А песня — это так себе, «малая форма». И мало кто понимает, что песня требует такого же внимательного отношения, как и представление, требует специальной режиссуры. Как доказательство: у нас есть немало режиссеров, способных создать более-менее приличный театральный спектакль. А вот режиссера, который мог бы интересно, как-то по-особенному поставить песню — днем с огнем не сыщешь. Вот тебе и «малая форма»!
Поэтому, чтобы создать настоящий песенный театр, нужно внимательно изучить структуру песенного произведения, его особенности, законы существования на эстраде и т. д. Еще одна первостепенная проблема. Каждому театру, чтобы он не просто существовал, но и привлекал внимание зрителей, нужны исполнители-звезды. Можно, конечно, приглашать уже известных мастеров, и мы это будем делать, но нужно воспитывать и своих авторов — звезд девяностых годов. Поэтому я столько времени уделяю работе с молодыми певцами, музыкантами.
— А вы не боитесь конкуренции со стороны своих воспитанников, того, что взяв от вас все лучшее, они пойдут дальше и затмят даже вашу популярность?
— На мой взгляд, помогать по-настоящему талантливому человеку найти себя, свой путь в искусстве, — святое дело. Сколько у нас интересных людей! Почти в каждом городе они приходят ко мне, ища поддержки. Ведь настоящему таланту так трудно бывает пробиться! И я помогаю им, чем могу.
Вот, например, Владимир Кузьмин. Он пришел ко мне хоть и уже достаточно известным исполнителем, но морально опустошенным человеком: ведь группу, в которой он играл, безжалостно разогнали, оставив даже без инструментов. Пришел ко мне как гитарист. Прекрасный гитарист, работать с таким — настоящее наслаждение. Но я же видела, что он достоин лучшей судьбы, чем сопровождение чужих выступлений, и я помогла ему, чем сумела: создала новую группу, «пробила» право на сольный концерт. Жаль было терять такого гитариста, но…
Или Володя Пресняков. Он, конечно, не всегда будет вместе со мной работать. Но опыт приобретет. Потому что одно дело — выступать на дискотеках, где у тебя своя аудитория, для которой ты — кумир, и совсем другое — работать вместе со мной. На моих концертах всякое может случиться, я уже об этом говорила. И пока он не научится общению с публикой, пока не поймет, что даже тогда, когда зритель кажется неправым, обвинять нужно только себя, а не публику, до того времени мастером эстрады ему не стать.
— То есть, вы помогаете безболезненно пройти через те этапы, на которых, образно говоря, набили шишки?
— В первую очередь, я даю возможность талантливому человеку не «загнуться» и не загнить. Еще пытаюсь приучить к повседневному изнурительному труду.
— И что же вы получаете от этого? Удовольствие?
— Не думайте, что работать с талантливыми людьми — одно только наслаждение. Случаются у нас и ссоры, хотя претензий ко мне в основном не бывает. Наоборот, приходят, говорят: «Вы были правы, Алла Борисовна».
Вот, например, композитор Игорь Николаев. Девять лет назад мы работали с ним. Что я дала ему? Уверенность в себе. Помогла стать популярным автором. Что получила? Песни «Айсберг», «Паромщик». Этот период был для нас очень плодотворным. Мы друг друга взаимообогащали. И никогда не говорила я ему: «Я для тебя столько сделала, ты должен быть мне благодарен аж до последних дней». Нет, такого у меня не было и не будет.
Когда расстаемся, говорят мне: «Спасибо». А, бывает, что и не говорят. Трио «Экспрессия» ушли, даже не попрощавшись. Да, откровенно говоря, я к этому была готова: каждое утро у них начиналось с дифирамбов в мой адрес.
— Наверно, и в Одессе были у вас интересные встречи?
— Очень мне понравился Люсьен Дюльфан. Как художник и как человек, который бьется за свое искусство, несмотря на обстоятельства. Я вообще только с певцами работаю, но взяла у Дюльфана несколько его картин, не как подарок, а чтобы показать московским художникам. Ему сейчас трудно, он мечется, и мне кажется, достаточно одного толчка, чтобы этот человек пришел в себя. Может, именно мне удастся этот толчок.
— Вы сказали о художниках профессиональных. А у парней просто с улицы есть возможность подойти к вам?
— Вы что, предлагаете, чтобы я вышла на улицу и начала кричать: «Эй, таланты, где вы?» Мне нравится, когда люди приходят ко мне сами — с улицы они, или нет, значения не имеет. Если меня человек заинтересует, с удовольствием пойду, познакомлюсь с его творчеством.
— А как складывается судьба вашей дочери? Почему после «Чучела» Кристину мы не видели на экране?
— Не подумайте, что то — моя воля. Я даже иногда удивляюсь: «Почему ты отказалась от такого заманчивого предложения?» А она говорит: «Это — повторение, неинтересно». И что бы вы думали: фильм выходит, я смотрю его и вижу — дочь была права. Наверно, кое-что она взяла все-таки у меня, если не хочет «тиражировать» свою молодость, свой талант. Потому что если есть у тебя что-то настоящее, потом оно обязательно проявится.
— Простите, что опять приходится прибегать к сплетням, но в редакцию уже несколько раз звонили ваши поклонницы с таким вопросом: «Правда ли, что Кристина обручена с Володей Пресняковым?»
— Боже мой, о чем только не узнаешь в Одессе!
Вообще-то я в эти дела не посвящена. Дочь росла в моем коллективе. Володя — в «Самоцветах», где работают его родители. Наши семьи дружат, дети вместе воспитывались. Возможно, они влюблены. Но откуда я знаю, какая судьба их ждет?
— Алла Борисовна! Ваша «звезда» начала восходить еще в 1974 году. Сейчас на дворе 1988 год. И все это время вы остаетесь самой популярной певицей страны. В чем ваш секрет?
— Я никогда не слежу за всякого рода «индексами популярности», не высчитываю их. Считаю так: если то, что делаешь, идет от души, от сердца, люди поймут.
P. S. У нас с А. Милкусом планировалось еще одно интервью с Пугачевой. Уже все было договорено и мы даже пришли к санаторию, где певица жила во время гастролей. Но тут нам передали, что певица категорически отказывается беседовать с журналистами. На календаре было 19 августа 1991 года.
Галяс А. В. И «звезда» — «звездою» говорит
http://teatr-lib.ru/Library/Personal/Ga … .htm#_Tit3

Отредактировано alisa (24-01-2016 22:21:22)